 |
|
По аллее шел человек, кутаясь в шинель без знаков различий. Но она не могла скрыть полевую казачью фуражку и форменные штаны, заправленные в зеркальные хромовые офицерские сапоги. В руках человек нес замотанную в башлык и еще какие-то тряпки шашку. Его догоняла звучащая из дома музыка. Невидимый пианист перебирал клавиши как бы случайно, рассеянно. И от этого становилось почему-то тревожно.
У идущего по аллее человека было два брата. "Великая революция" вызволила их с каторги и поставила во главу этих странных диких толп. Эти толпы неожиданно начали проявлять признаки разумного управления. И в восемнадцатом году почти полтора миллиона психопатов превратились в новую, непонятную, но организованную силу.
Человек в шинели без знаков различия шел их убивать.
Нет-нет, все началось раньше. В 1649 году такой же русский человек по имени Алеша, вместе с другими купеческими и боярскими детьми, по царскому указу был направлен на службу в город Коротояк, неподалеку от Воронежа. Наверное, у Алешиной мамы текли слезы, и сердце стучало синкопировано, невпопад. Успокаивало лишь одно: родственник Данила, есаул Белгородского полка, отправлялся в тот же город-крепость, мог приглядеть…
Коротояк – южный форпост тогдашней Руси – то и дело сминался конными лавами степняков. Горел. Строился заново. Белгородский полк стоял мертво.
Потомки Алеши по Высочайшему указу 1809 г. были исключены из купеческого звания и возведены в "первобытное предков дворянское достоинство". На последующие сто лет род переместился поближе к Москве. В селе Холстниково построили небольшую усадебку, деревня в 35 семей возделывала 140 гектаров никчемной земли, жили довольно бедно. Даже лип – модных у помещиков того времени - не высадили. Аллеей служили полудикие подмосковные кустарники и чахлые на болотине осины.
Глава семьи, Сергей Иванович, был архитектором, охотником и тихим выпивохой. Точнее, в обратном порядке: сначала "причащался", потом шел "гонять куличков", ну а уж после "моциона" его посещало профессиональное вдохновение. В Волоколамском уезде осталось несколько монументальных его строений, но люди такого склада больше склонны к "коротким формам". В округе изобильно строились маленькие часовенки в стиле классицизма. Ни одна из них до нашего времени не дожила.
Я хочу написать предновогодний, звонкий от снега подмосковный пейзаж. Испарину от потеплевшего воздуха, которая стелется над блестящим настом. Нарезанную полозьями колею. Сани. Часовенку. Прадеда с пьяненькими и мудрыми глазами.
Но вижу эшелоны, бесконечную вереницу эшелонов, отправляющуюся от узловой станции "Волоколамск". "Прощание славянки". Будь ты благословен и проклят, гениальный штаб-трубач 7-го тамбовского кавалерийского полка, под твой марш мы умирали от Балтийского до Черного моря. Под твой марш все закончилось. И человек в шинели без знаков различия шел убивать моего деда, который шел убивать семью моей будущей жены.
Я хочу написать железнодорожную станцию "Волоколамск". Прямо у путей стоит служебный дедов "Опель-капитен". Снег в паровозной саже. Конец декабря. Дед уже в гражданском пальто и шляпе. Но из предусмотрительно расстегнутого лацкана выглядывает Орден Красного Знамени на гимнастерке.
Казалось, будет совсем иная, новая и очень-очень хорошая жизнь. Я бы обязательно написал это на лицах людей, встречающих поезд.
Но бабка думала иначе. В нашем погребе запасались мешки с мукой, зерном, сахаром, солью. Мы уже привыкли, что война приходит скоро. Дед не показывал беспокойства, просто держал под подушкой трофейный "Вальтер" и вздрагивал, когда по улице мимо нашего дома проходили "люди в штатском".
Я тоже готовился. Тренировался поднимать дедову двустволку "Зауэр", точил перочинные ножи, ладил рогатки. По вечерам ходил с пацанами в дозор на местную речушку Городня – следить, чтобы там ненароком не всплыла американская подлодка с ядерными ракетами. Шел новый год 1984-го, кажется. По радио пели про "мою" Гренаду.
Потом я понял, что войны не будет. Похоронив бабку и деда, перестал бояться. Съел их "стратегический запас" (только вот осталась страсть хранить спички целыми коробами). "Революцию" 1991 года пережил спокойно, - читая Хемингуэя и фотографируя из остоженского окна черточки трассерных пуль в московском небе. Победы американской демократии на Ближнем Востоке смотрю по телевизору, как сериал.
Неужели, правда – мы больше не пойдем воевать?
Я хочу написать новый 2014-й год. Чтобы была аллея, чтобы снег млел под неожиданной оттепелью, чтобы хотя бы на миг мы увидели своих родных. Вот – степенный есаул Данила, вот лихой казак Алеша на коне, вот хмельной Сергей с чертежом будущего храма в руках, вот дед и бабка Борис и Евгения на железнодорожной станции – молодые. И чтобы тот человек, в шинели без знаков различия, тоже был с нами. И чтобы моя дочь не останавливалась, а играла и играла на стареньком фортепиано, путая ноты и сбиваясь с ритма. Я обязательно это напишу.
